Читать книгу "Босиком по траве  - Эми Хармон"

Каждый день я возила его в реабилитационную клинику в Прово, где отец по три, а то и пять часов учился всему заново: завязывать шнурки, писать собственное имя и так далее.

Я запоминала, что делают врачи, и таким образом училась заботиться о нем самостоятельно. Братья с женами помогали чем могли. Джейкоб взял на себя почти всю работу по ферме – я была только рада доверить ее ему. Нередко одна из невесток отвозила папу на реабилитацию и обратно, подменяя меня, но в основном о нем заботилась именно я. К этой задаче я подошла с яростной решимостью, твердо веря, что отец должен полностью восстановиться. Слишком многих я уже потеряла и не могла допустить, чтобы он присоединился к их числу.

Через пару месяцев он начал ходить с ходунками, да и в других сферах делал большие успехи. Речь стала отчетливее, хотя соображал папа уже не так, как прежде. Иногда он забывал, о чем мы только что говорили. Однажды я спросила: «Сколько будет два плюс два?» Отец задумался на секунду, а потом сказал: «Что такое два?»

Инсульт повлиял даже на восприятие температуры. Папа не отличал холодное от горячего. Видимо, сигналы не доходили до нужного центра в мозгу. Как-то раз он помыл руки под такой горячей водой, что едва не обварил их, и ничего не заметил.

В первую неделю, когда отец еще лежал в больнице, я позвонила главе приемной комиссии Университета Бригама Янга и декану музыкального факультета, с которым познакомилась, когда получила грант на обучение. Я объяснила им ситуацию. Оба вошли в мое положение и пообещали, что грант вполне может подождать меня до следующего учебного года. Но уже тогда, повесив трубку, я понимала, что не смогу воспользоваться этим предложением.

* * *

После папиного инсульта я перестала играть на фортепиано. В первые недели, когда отец только вернулся домой, я слишком уставала, постоянно ухаживая за ним. Кормила его, мыла, делала с ним упражнения, которые, по словам врачей, должны были помочь восстановить силу и подвижность тела. Следующие несколько месяцев прошли в поездках на реабилитацию. Время от времени я касалась клавиш, ожидая, что музыка снова потянет меня за собой. Но звуки, которые раньше наполняли мои мысли, теперь куда-то исчезли, и наступила тишина. Я старалась не задумываться об этом. Не знаю, то ли я слишком вымоталась, то ли просто не хотела смотреть правде в глаза.

Потом я перестала бегать под классическую музыку. Я одолжила у Тары айпод и начала слушать Тима Макгро и Кенни Чесни[19] (кузина утверждала, что это «настоящие мужики в ковбойских шляпах»). Отец всегда любил Джорджа Стрейта и Джонни Кэша[20]. Я обнаружила, что такая музыка отлично занимает мысли во время бега, но не трогает сердце. Как раз то, что нужно.

Когда папа достаточно поправился, чтобы можно было оставлять его дома одного, я начала давать уроки игры на фортепиано. С деньгами было плохо, так что мне нужна была работа. Но проводить занятия дома я не хотела, ведь постоянный шум явно помешал бы выздоровлению папы, которому требовался отдых. Поэтому настоятель церкви разрешил мне использовать для уроков одно из церковных помещений. К тому моменту уже наступило лето, школа закончилась, и я назначала занятия в удобное для меня время, свободное от поездок на реабилитацию. Однако я понимала, что с началом школы мои ученики уже не смогут под меня подстраиваться. Я стала искать другой источник дохода с более гибким графиком. Мне нужно было что-то еще.

Тара пошла на курсы стилистов и успешно окончила их в прошлом году с далеко идущими планами и синими волосами. Однажды вечером она как бы между прочим подкинула мне идею пойти на какой-нибудь короткий курс в колледже стилистов. Я могла бы посещать уроки, пока жду отца с занятий в клинике. Я решила, что стричь волосы не так уж плохо, коль скоро это позволит мне находиться поближе к дому и при этом оплачивать счета. Джаред жил в Прово, минутах в десяти от клиники, и, когда я не успевала вовремя уйти с занятий, брат забирал отца к себе. Кое-как мы пережили год. Я, в отличие от Тары, окончила курсы без радикальных изменений цвета волос и безо всяких надежд на будущее.

Тара мечтала уехать из Левана, поэтому она нанялась на самую низкооплачиваемую и однообразную работу в дорогом салоне в Солт-Лейк-Сити, чтобы научиться всему у крутых специалистов в надежде на карьерный рост. Я уверена, Луиза хотела бы, чтобы дочь вернулась и работала у нее в парикмахерской, но не думаю, что решение Тары ее удивило. Безразличие кузины к семейному делу сыграло мне на руку: Луиза взяла меня работать в свой салон. Днем я стригла клиентов, по вечерам давала уроки, и мы с отцом кое-как перебивались.

Тара относилась к тому виду стилистов, которые экспериментируют на всех своих знакомых, причем не всегда удачно. Мои волосы пережили несколько покрасок и стрижек, после чего Луиза отвела дочь в сторонку и доброжелательно, но твердо потребовала, чтобы та выбрала себе другой объект для экспериментов. Я прекрасно подходила на роль подопытного кролика, поскольку мне было все равно, как я выгляжу. Во время учебы я сама тренировалась на волосах Тары. Я никогда не ударялась в крайности и уступала кузине в креативности, однако стала добросовестным и толковым специалистом. Мое одиночество сделало меня хорошим слушателем, поэтому я всегда делала то, о чем просили клиенты, не пытаясь «разбудить их внутреннюю сексуальную кошечку», как Тара.

Иногда я задумывалась о том, насколько моя жизнь отличается от всего, о чем я мечтала. Когда-то я хотела пойти в старшую школу с музыкальным и театральным уклоном. Я так и не сказала о своем желании отцу, хотя не сомневаюсь, что он постарался бы это устроить. Я была слишком сильно привязана к дому. Потом появился Кейси, и я перестала думать о том, чтобы куда-то уехать. Помнится, Соня мечтала, как я буду играть с симфоническим оркестром штата Юта. Но она никогда не винила меня за мой выбор. Соня прекрасно понимала, чтó держит меня в Леване. Однако, думаю, она волновалась за меня. Опасалась, что я зарою свой талант в землю, а когда попытаюсь снова вернуться к музыке, то пойму, что все мои умения успели со временем «заржаветь» за ненадобностью.

Соня состарилась. Бодрая семидесятилетняя дама, с которой я познакомилась, вдруг превратилась в восьмидесятилетнюю старушку. У нее начались проблемы с памятью. Порой она забредала в комнату и не понимала, зачем и каким образом там оказалась. Через год после папиного инсульта ей поставили диагноз: болезнь Альцгеймера. Док позвонил мне и попросил прийти. Соня была в отчаянии, но я, хоть и горевала, сумела сохранить спокойствие. Моя жизнь превратилась в череду трагедий, и я научилась справляться с болью.

Увы, здоровье дока тоже ухудшалось. Он пребывал в здравом уме, но его беспокоили боли. Гримальди наняли себе постоянную сиделку, чтобы как можно дольше оставаться в доме.

Ради Сони я стала снова играть на фортепиано. Ближе к закату я садилась на велосипед и ехала к ней, прямо как в детстве, когда посещала занятия. Я играла произведения, которые требовали большого искусства, но не будили чувств. Соне, похоже, нравились длинные гаммы и грохочущие аккорды, и она не возражала против моих танцев с «внутренним зверем». Болезнь, которая постепенно вытесняла ее личность и уничтожала дух, немного отступала под моим музыкальным натиском. Как будто нейронные пути и связи в ее голове, созданные во время занятий музыкой, восстанавливались и оживали, когда знакомые мелодии напоминали мозгу о глубоко спрятанном знании. Мои пальцы порхали по клавишам, и я вкладывала всю свою энергию в эти яростные ноты.